Моя королева идет напролом.
Пахнет хлоркой и неизбежностью. Раздражаюсь. Злюсь. Смиряюсь.
У меня иногда такое ощущение, будто врачи так и норовят оставить отпечаток хирургических вмешательств где-то на мне, где-то во мне. Что-то вроде: "Здесь был врач такой-то". Аморально. Впрочем, несколько затрагивает действительность.
И не важно, маленький ли это гнойный мешочек где-то в гортани, нуждающийся в удалении. Дело не в глобальности. Совершенно нет. И даже не в боязни. С такой регулярностью успеваешь привыкнуть. Дело в той уязвимости и зависимости от чьих-то рук, действий, верных касаний, правильных взаимодействий с телом, которые испытываешь в стенах пропитанных спиртами и стерилизованными инструментами. Надоедает. Так же как и то, что приходится в который раз давать объяснения, что промежуток времени от укола заморозки и до начала действия препарата на мой организм несколько дольше, чем у "среднестатистического дядечки", покинувшего кабинет незадолго до меня.
Устала.
У меня иногда такое ощущение, будто врачи так и норовят оставить отпечаток хирургических вмешательств где-то на мне, где-то во мне. Что-то вроде: "Здесь был врач такой-то". Аморально. Впрочем, несколько затрагивает действительность.
И не важно, маленький ли это гнойный мешочек где-то в гортани, нуждающийся в удалении. Дело не в глобальности. Совершенно нет. И даже не в боязни. С такой регулярностью успеваешь привыкнуть. Дело в той уязвимости и зависимости от чьих-то рук, действий, верных касаний, правильных взаимодействий с телом, которые испытываешь в стенах пропитанных спиртами и стерилизованными инструментами. Надоедает. Так же как и то, что приходится в который раз давать объяснения, что промежуток времени от укола заморозки и до начала действия препарата на мой организм несколько дольше, чем у "среднестатистического дядечки", покинувшего кабинет незадолго до меня.