Предположим, что открыть не так уж и трудно. Сказать: "Привет, ты мне снилась столько лет"; вспомнить о холодной войне и самолетах в небе, разбивающихся с слишком завидной периодичностью. Выпить горького чая, открыть окно, отстучать пальцами по столу что-нибудь из Бетховена. Немудрено если меня это зацепит, заставит задержать дыхание. Но нечеткое представление меня - погубит. Единожды совпавшее не может стать постоянством: я не умею часто летать где-то за пределами себя. Я лишь хочу сказать, что не так уж и важно что однажды ты вошел, и, даже то, что задержался, не оставил в покое. Все это не имеет смысла, если тебя не пригласили снова в душные объятия.

Запись создана: 16.01.2013

---

Я думаю, что это чудесно

Особенно если учесть, что видео - работа Сараханова. Когда слышу его фамилию, сразу вспоминаю чувственные снимки, где он с женой.

---

Хроническое недовольство собой смягчает Бродский. Правда, на поправку я по-прежнему не иду.
Письма к стене

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек -- это шар, а душа -- это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить -- говоришь -- вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! -- и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть -- только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски -- или просто движенье вперед.
Надзиратель любви -- или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною -- лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.

январь -- февраль 1964

---

i love you, i know

Человек никогда не должен говорить: я люблю тебя. Потому что это неправильно. Потому что это навязывает себя, как петля вокруг шеи - так тяжело дышать. Нужно говорить: с тобой я узнал чистый родник нежности - холодные обволакивающие руки, как воды, иногда с головой, иногда лишь касаясь половинчатой плоскости тела; с тобой мы шли вскользь, спокойно, не цепляясь пятками за дно. Так мы всегда были "в", а не "вне", не обещая друг другу впадать в одни и те же моря.

---

Руки-ветви царапают спину, цепляются за стулья мертвой хваткой. Они не умеют сохранять в себе мое молчание. Всегда подводят меня. Выдают "подводные камни".

---

От эмоциональных всплесков болят почки. Ну что ж поделать, так оно надо, судя по всему. Смириться, конечно, я с этим не смогу, но приспособиться - вполне. Во всяком случае пока не остановится сердце, точно.
То, что эта Осень обессилила меня - об этом и так все знают, не думаю что стоит углубляться, вдаваться в подробности. Что дальше? Я уже думала об этом, но каждая мысль сопровождается конвульсиями. Что скрывать, я думаю об этом постоянно, потому я так больна, так предельна ограничена физическими возможностями. Я думаю постоянно, о том, что должно было свершиться, но так и не коснулось меня. Скорее, прошло вскользь, или вовсе где-то в параллельной вселенной. В итоге: более чем сейчас я не была предоставлена себе никогда. Более чем сейчас я не прожигала свои дни вовсе; я просто вставала, ложилась спать, между принимала пищу и с кем-то вела беседы ни о чем. Сейчас я и спать-то толком не могу, разве что под утро. Весь день расхаживаю по квартире, слегка прикрывая самые интимные части тела и не утруждаю себя даже одеть носки, хотя по полу разгуливает жуткий сквозняк. Я читаю о живописи катакомб, интерпретирую Гегельские эссе, про себя ругаюсь, что мало успеваю, мало даю себе быть собой, будто убегаю от этого, пытаюсь сделать вид что не существует помимо истории чего-то еще. Спасаюсь книжными лавками или очередным документальным фильмом, но только нерешенные мысли, как зудящий поток, возвращают меня сюда снова и снова: я правда-правда думаю об "этом" постоянно, но что толку, если я не нахожу решения и силы что-либо предпринять, даже наугад. Ведь ничего не произошло. И я как параноик совершаю каждодневные бесполезные побеги от себя к себе. Спиралеобразная беговая дорожка. Я все еще надеюсь свернуть с нее.

---

ФМ

От  21 грамм...
Обещанное.
7 любимых на данный момент песен



P.S. Пусть цепочка оборвется на мне. Обойдемся без последующих жертв этого ФМ.

---

Выступление в Сорбонне (1989) И.Бродский

Изучать философию следует, в лучшем случае,
после пятидесяти. Выстраивать модель
общества - и подавно. Сначала следует
научиться готовить суп, жарить - пусть не ловить -
рыбу, делать приличный кофе.
В противном случае, нравственные законы
пахнут отцовским ремнем или же переводом
с немецкого. Сначала нужно
научиться терять, нежели приобретать,
ненавидеть себя более, чем тирана,
годами выкладывать за комнату половину
ничтожного жалования - прежде, чем рассуждать
о торжестве справедливости. Которое наступает
всегда с опозданием минимум в четверть века.

Изучать труд философа следует через призму
опыта либо - в очках (что примерно одно и то же),
когда буквы сливаются и когда
голая баба на смятой подстилке снова
для вас фотография или же репродукция
с картины художника. Истинная любовь
к мудрости не настаивает на взаимности
и оборачивается не браком
в виде изданного в Геттингене кирпича,
но безразличием к самому себе,
краской стыда, иногда - элегией.

(Где-то звенит трамвай, глаза слипаются,
солдаты возвращаются с песнями из борделя,
дождь - единственное, что напоминает Гегеля.)

Истина заключается в том, что истины
не существует. Это не освобождает
от ответственности, но ровно наоборот:
этика - тот же вакуум, заполняемым человеческим
поведением, практически постоянно;
тот же, если угодно, космос.
И боги любят добро не за его глаза,
но потому что, не будь добра, они бы не существовали.
И они, в свою очередь, заполняют вакуум.
И может быть, даже более систематически,
недели мы: ибо на нас нельзя
рассчитывать. Хотя нас гораздо больше,
чем когда бы то ни было, мы - не в Греции:
нас губит низкая облачность и, как сказано выше, дождь.

Изучать философию нужно, когда философия
вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь
связаны между собой, и более тесным образом,
чем причины и следствия, чем вы сами
с вашими родственниками. И что общее
у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность.
Это роднит сильней, нежели совокупление
или же кровь! Естественно, что стремиться
к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда
вы больны, необязательно выздоравливать
и нервничать, как вы выглядите. Вот что знают
люди после пятидесяти. Вот почему они
порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.

---

Привет-привет, гримаса боли! Ты терпеливо ждала наступления ночи. Я знаю, я знаю, ты устала очень, а я даже не предложила тебя чая.

---

Привет расческа, душ, тетрадь. Зубная щетка сегодня будто совсем другая, не мягкая, почти как игла, расцарапала все десна.
Привет, комод, холодный пол и серый потолок - подвал души моей. Здесь не пишется, не учится, не становится легче.
Я была не права: дистанции не дисциплинируют, они лишь размягчают мозг. Я была права: мне нельзя останавливаться, тратиться на беседы ни о чем. После разочаровывает все: цвета, запахи, одежды, материи, завтраки, несовершенные руки. После разворачивает на 180 и мои корабли отдают концы, напевая свои прощальные песни. После не спасает ни Гессенский "Степной волк", ни Достоевского "Идиот". После становишься совсем инертной, почти что мертвой, почти бездушной, какой-то ограниченной в своих пространственных передвижениях по этому городу, в пределах этих стен. После не лечится, не проходит болезненно-прекрасное отчуждение - любимое и стремительное омертвление меня. И даже если потом произойдет что-то еще, не привычное, все равно наступит на пятки мое "я", выставит меня не в наилучшем свете, без сожалений захлопнет двери перед чьим-нибудь лицом, и, велит не выходить ни в дверь, ни в окно, чтобы "не простудиться", чтобы вовсе не залечь на дно; не утопиться.

Что ж, в таком свете, могу заключить: пора мне начать искать СВОЙ ДОМ. Свой город, что станет домом моим, основанием моим, чтобы двигаться дальше, и, наконец, вырваться наружу собой. Без сожалений.

---

Интимно, но не пошло о главном - о взаимодействии www.muchbetterthanthis.com/

---

Так я забываю и нахожу себя.

---

Навеяло.

Поразительно, то ли Яшка читала те статьи, прочтение которых требует от меня учеба, то ли люди слагают похожие схемы, даже не имея представления друг о друге. В любом случае это подтверждает одно: между "философами" и "писаками" (как называет их мой папа) не существует таких уж существенных пропастей. Тогда выходит, что разница вся - это способ изложения своей точки зрения. Если философские труды будто смотрят на вас с высока, тычат вас носом в свое словесное великолепие, уча некому личностному взгляду на вещи, делая попытки привить его вам, то художественная литература имеет перед ней явное преимущество - она искренней. Не удивительно, что мне куда ближе вторая позиция, ибо она не требует бескомпромиссного согласия с ней, не претендует на некие научные звания, она обнажает мысли автора, оставляя пространство для ваших собственных идей, мыслей и выводов. Прекрасное сочетание ума и скромности.

---

"Шпулька

Я бы хотела разом забыть все имена. Все названия. Даже рек. И еженедельных
изданий. За каждым именем пропасть. Туда легко угодить пяткой, и было бы
здОрово, но в пропасти нет никого.
К чему "люблю", если то, что за этим словом - несуразно огромно и, по
сути, не имеет к нам с тобой ни малейшего отношения. "Я люблю тебя" - вот
бред. Ты и я, и дыра между нами. Да и мы, если присмотреться, две полые
лунки. Что это - ты? Что это - я? У меня болят зубы, но тебе со всем
"люблю" этого не почувствовать. Я тычу нос в твои коленки - бесполезно.
Анальгетики запиваю соком.
Вот еще слово - "ревность". Его можно носить, как смирительную рубаху, ибо
прощаясь, отпуская тебя к другим, к другой не могу сказать, как больно
безззз тебя. Слово мертвой ракушкой торчит из руки. Смотрю в нее -
огромная ловушка, полная моих ночных самокруток. Называется ревность. А ты
и не знаешь, что там.
Потом - "смерть". Пятаки на веки. Смерть во всем, даже паночки с гробами
могут быть пойманы объективом. И это смерть? Абсурд. Смерть нельзя
назвать, это непочтительно - ярлычок на то, что "за".
Поэтому я придумаю тебе тыщщщу имен, но только не твое имя. И тыщщу
"люблю", кроме одного, которое без названия. Чтоб хоть немного сохранить
пришедшее внезапно, не обидеть, не изгнать, не испугать. Не испугаться. И
буду звать тебя немыслимыми кличками, чтоб ты не исчезла. Это очень
близко. Особенно ночью. Если ты спишь, наверное, слышишь приближение". (с). Я.К.

---

Ничто не заставляет так двигаться, как противоречия. Даже если они вызваны самим собой.

---

О насущном.

---

---

"Прими меня в свои объятия, в них - глубина, прими меня в глубину, не хочешь сейчас - пусть позже.
Возьми меня, возьми меня - это сплетение глупости и боли". Ф.Кафка

---

Последние годы писать давалось очень тяжело. Иногда сидишь, вдохновенный днем, слагаешь фразы, и, разом, обрываешься на полуслове. Будто начинаешь задыхаться, махаешь руками в отчаянии, хватаешь ртом воздух, пытаясь загнать его не в легкие, а, скорее, в несуществующие жабры. И совершенно точно знаешь: это не спасет. И не смотря на то, что А.В. меня уверял (и ни раз), что мысли хороши до тех пор, пока они существуют лишь в тебе и не обретают форму слов, и, к счастью, не станут всенародным достоянием и состоянием, я по-прежнему продолжаю считаю, что они должны существовать где-то и за пределами меня. Такие крошечные маленькие мысли, выращенные мною с такой любовь, поистине материнской заботой. В них - я; они мое зеркало, не менее. И даже если я не способна подобрать самые верные, самые точные словесные формулировки, интерпретации на мои внутренние колебания, я не буду огорчена. Потому что я не преследую цели "достигнуть кого-то", я лишь хочу, чтобы это не оставалось нервным скоплением во мне.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра