Пожалуй, это так принято, под конец года умирать. Разлагаться, пытаться собрать себя вместе с опавшими листьями. Во мне умер мной внутренний «харек», моя движущая сила. Видно, она была не столько фундаментальна, чтобы просуществовать продолжительное время, чтобы просуществовать еще немного. И теперь, мне нужно время, чтобы снова собрать себя как конструктор, чтобы снова осознать «а что же дальше?», что за этой тонкой вуалью, что за занавеской. Снова открыть глаза и снова влюбиться в окружающие предметы, гладить себя по голове, успокаивать, очерчивать тонкую линию рук, а не ловить отсутствующее присутствие.
Если я опускаю веки и складывается чувство будто я падаю, ощущаю себя на дне желудка — это лишь значит, что я снова достигла предела. Мне снова нужно предпринять что-то решительное. И только после разобраться с собой, до конца.
Почки болят, они не приемлют меня и мою окружающую среду. Протесты их подавляю болеутоляющими и не сплю, не сплю, не сплю. Рвотные рефлексы, головные боли, подавляющее большинство меня хочет уснуть и не проснуться. С А.В. смеялись сегодня, что писать о грустном и о почках куда проще, чем о торжестве. Выходит депрессивно-красиво. Эстетично. Тема уродливого же — заманчива, но на любителя. А о любви и вовсе нужно писать с трагедией, иначе не цепляет, иначе и вовсе не стоит писать. Ладно, довольно сарказма, и трагедия мало кому дается легко: попробуй говорить о боли, когда ты не способен себе представить ее настолько досконально, что начинает сводить зубы — словоблудие. Оставьте тогда в покое.
В последнее время я так радуюсь, когда кто-то пытается заговорить со мной. Сегодня, когда на обратном пути из книжного, в автобусе, со мной заговорил мужчина лет 50, который полдороги вглядывался в меня, то со всей строгостью, то с умилением, то с радостью, то с некоторой осторожностью, особенно когда я перебирала, проводила рукой по хрустящим страницам книги, я вся просияла. Сразу вспомнила милейшего попутчика, примерно такой же возрастной категории, что всю дорогу рассказывал мне про Бальзака, читал Лермонтова, угощал бутербродами и чаем. А после столько воспоминаний посыпалось, так тепло стало. Ох, как же я рада в последнее время незнакомцам. Как же рада.
«Мы решили пожениться». Видели бы вы мое лицо после этого заявление. Для меня это звучало примерно так же, как «Привет. Меня зовут N. Теперь я буду донимать тебя до конца твоей жизни. И даже если станет совсем тошнотворно от моего лица, мы все равно будем дышать друг другу в затылок. Все равно будем сопрягаться вместе. Не смотря ни на что». Трагедия жизни, однако. Ладно-ладно. Я, конечно, утрирую, как всегда. Но глядя на многие современные пары, складывает именно такое ощущение. Нет, я не гребу всех под одни грабли. Просто это совсем не маленькое приключение в жизни, а оплот. Утопленник с камнем на шее, что перед погружением замер, не в раздумьях, вовсе нет, а в ожидании чего-то, сам не ведая чего. Ведь иногда брак действительно выглядит как «брак», как отягчающее обстоятельство, как что-то страшное, что-то, от чего человек даже не пытается «скрыться» — мазохизм, не иначе. Волнение сменяется болезненной лихорадкой, а после, и вовсе, агрессивными припадками: «Где ты?! С кем ты?!» Дальнейшее подлежит цензуре. Все это напоминает неуверенность в себе, недоверие, желание привязать себя друг к другу, заасфальтировать то, что не поддается вербальному контакту, я уже не говорю о «музыке без слов» — о «взаимодействии на уровне интуиции» — и того более область фантастики. Фух, кажется, я все сказала.